Владимир Иванов. ВНОВЬ БЕЖИМ ОТ СЕБЯ

СТОЯНИЕ НА УГРЕ

- Вы историк?...
- Я – историк… Сегодня вечером
на Патриарших прудах будет интересная история.
М. Б.

Мудрено к эпилогу придумать пролог –
«Жили-были», «Съезжались на дачу»…
Речь о речке, чей берег дернист и полог
И на карте кружком обозначен.

Ни кишащих детей, ни кипящих страстей.
Я вам больше скажу по секрету:
Ни прямых к нему нет, ни окольных путей
И облом старику-интернету.

Что режимный Пхеньян и сиятельный Ын,
Перед отпрыском бледным Калуги,
Впрочем, он и Калуге не очень-то сын,
Тут не Крым нам, и коротки руки.

Бросив якорь в галерке событий, имен,
Он заштатным зарос сухоцветом.
Для чего же мы песню заводим о нем
И кружочком обводим при этом?

Здесь за дюжину зим до семи тысяч лет,
Миновавших со дня Сотворенья,
Рать большая, вплотную к воде подошед,
В склон, как когти, впивала коренья.

И такая же сила, один к одному,
Так же точно по берегу стала тому,
Жили-были, на речке стояли
И друг в друге себя узнавали.

Тут бы лодку какую, а лучше паром…
Этот саблей махал, тот грозил топором,
И слепил сталью пущенный зайчик
Их самих же – за речкой стоящих.

Каждый раз до мурашек твой морок, Угра,
Благо, срок наважденья не длинный.
Холодны вечера и я видел вчера –
К югу клин повернул журавлиный.

Он везет нам дожди или сразу снега,
Зыбь взялась преждевременной коркой.
И навстречу друг другу идут берега,
Как киношные банды Нью-Йорка.

Отступаем. И Землю вокруг обойдя,
Как от ладана черт, вновь бежим от себя.

 

* * *

Оттолкни этот Свет, этот берег,
То есть лодку свою от него.
Дни закрытия Индо-Америк
Стерты в памяти до ничего.

Потому что бывают канаты
Сверхъестественной просто длины,
От рассвета они до заката
И на глобусе даже видны.

Оттого испаряются даты
С грустных мраморных плит иногда,
Что железные нити возврата
На дыбы поднимают суда.

Вот тебе, старина, и Бермуды,
И Титаника вечный покой…
Это просто оттуда, оттуда
Машет женщина слабой рукой.

 

* * *

Всеми швами и вшами наружу…
Бла-бла-бла на ветру ярлыки –
Утверждают, что нет меня хуже
И от истины не далеки.

Разглащают, что я из Тайваня –
Это остров с повадками дна.
В злых речах есть детальное знание
Подсознанки, изнанки руна.

Челноков вострогрудая стая,
Трюм, картишки, резня по ночам…
Это трезвая старость такая,
Воздух бел и скрипуч, как кочан.



* * *

Холод – бррр! Слепить бы бабу
И на пару с ней слепить
Жизнь сезонную хотя бы,
Если вечной не добыть.

Но крахмалисто-мучнисты
Бедра, груди, голова.
Декабристка – декабристу,
Такова, брат, селява.

И за ним в санях, пешком ли
Прет и прет – не своротить.
По морозу босиком ли
Будет курево носить.

Образумить? Рот завязан,
Нажевался –  бррр –платка.
Злые шуточки, сарказм,
А кольчужка коротка.



* * *

При гостиницах есть рестораны,
На вокзалах – народ, поезда,
А над нами подъемные краны
Поднимают плакат «Никогда!».

Нам плевать, что сказал Заратустра,
С нас за это не спросится тут.
Знали б прикуп, сидели б под люстрой –
Разминались, пока принесут.

Для кого эти голени гладки,
Речи колки, глаза веселы?
С кем ты в экскурсионном припадке
Осязаешь медвежьи углы –

Вроде нашего. Там же, за тюлем,
Мы стоим, как любили стоять.
Дело к ночи, плакат растянули,
Что написано – не прочитать.



ШУБА ДУБА

Бесчисленных бесчинств скупые отголоски
И наших, и того, в чьи рядимся обноски –
О лете речь ведем, излишни экивоки,
На севере живем и северо-востоке.

Сифонит жизнь, сквозит, сипит, как опрессовка.
И с юмором затор, и с речью пробуксовка,
А мысли все о нем – о пресловутом лете,
Под елью спину гнем, ей молимся, как дети.

Незыблима, как храм в бушлате камуфляжном,
А дубу шубу дам, без шубы дубу страшно.



* * *
С. Пшизову

Четыре пальца, пятый – лишний
Конечность делает подвижней,
Ухватистее, так сказать,
Хватать удобней и бросать.

В Руанде череп обнаружен,
Без дырок под глаза и уши,
В декоративные уста
Не влить привычные полста.

В графе «Изо» стоит «4».
Я рисовал всегда четыре,
Хоть был натурщик пятипал.

Он с тещей воевал в квартире,
Он покурить любил в сортире…
Портрету в общем уступал.



ОПЫТЫ

Мальчик был мрачен, как катафалк.
М. Твен

Идиотские чьи-то проказы –
У меня кто-то свистнул очки.
Нет, остаться почти что безглазым –
Это все-таки не пустяки.

Нощный сумрак в глазу моем правом
И туманное утро в другом.
Счастье есть – роговая оправа,
Дужки связаны старым шнурком.

Но тому, кем я был обворован,
На башку не зову я секир,
Знать, и мне подобрали «второго»
С очень родственным взглядом на мир.

Нощный сумрак в глазу его правом
И так далее – выше смотри.
Но спасут ли шнурки и оправы
От кромешного мрака внутри?

Весь одно неподъемное веко,
Проклинал он и пестовал тьму.
Я цитировал «Тома и Гека»,
Я заказывал водки ему.

Люди – братья и часто – коллеги.
Попрошу занести в протокол,
Как однажды из библиотеки
Я по юности «Бесов» увел.



* * *

Роняешь грошик нищенке сутулой,
Ругаешь власть, цитируешь Катулла… –
Всяк подвиг зафиксировать сумей.
Следи, чтоб та, с хлопушкой, не заснула,
Тот, с камерой, не запил на пять дней.

Попал окурком в урну с расстоянья
Немыслимого для простых людей.
Но где ж он был, Господне наказанье,
Тот с портативной камерой злодей.

Стоишь один, под фонарем, в обиде,
С мечтою пнуть прогульщика в живот.
Вдруг сбоку простодушное «Я видел»
Роняет некто и во тьму бредет.







_________________________________________

Об авторе: ВЛАДИМИР ИВАНОВ

Поэт. Родился в 1976 году в г. Городец Нижегородской области, окончил Нижегородский юридический институт МВД РФ. Печатался в журналах «Арион», «Новый мир», «Октябрь», «Волга». Автор книг стихов «Мальчик для бытия» (2009) и «Ничья» (2017). Живет в Костроме.